Конечно, он не ожидал исповеди или чего-то подобного. Хотя объяснения Даниэля если и помогли ему, то только отчасти. Дин по-прежнему не был уверен в том, что делает. Он хотел бы думать, что сражается за свои собственные идеалы, собственные цели, которые не были навязаны кем-то свыше. Это бы выглядело гораздо более пафосно, если бы Дин не знал, что своих собственных идеалов у него никогда не было. Никогда не было цели в жизни или чего-то подобного.
Поэтому он считал себя существом жалким и по большей части бесполезным.
Разумеется, большинство людей теперь живёт именно так - какая разница, если всё полетело к чертям? Но он не хотел и не мог больше плыть по течению.
Ему хотелось быть полезным. Но дело было не во всеобщем благе и тому подобной ерунде.
Он просто не хотел оставаться одним из тех ничтожеств, что растратили свою и без того короткую жизнь впустую. И пока он не был уверен в том, что Церковь - это правильный выбор.
Дин опустил голову, отросшие волосы упали на его лицо. Глаза потемнели.
- Цель - это хорошее слово... - Он не знал, что ещё должен сказать после того, что услышал. - Но я почему-то думаю, что обратного пути уже не будет. Впрочем, обратного пути никогда и не было...
Он яростно тушит сигарету - немного нервно, его пальцы дрожат.
- Я...
Он поднимает глаза на падре, и замечает как тот неуловимо меняется на какие-то короткие мгновения, но и этого достаточно, чтобы потерять ненадолго дар речи и сбиться с мысли, которую он хотел сказать.
Всё - замысел Творца или мы сам строим свою судьбу?
Он не знал правильного ответа.
- Отец Майкл предложил мне стать легионером, потому что был должен моему родственнику или на то есть ещё какие-то причины?
Дин знает, что не услышит ответа на этот вопрос, он собирался задать его самому Патриарху, когда тот придёт. В лучшем случае он услышит только подтверждение тому, что он просто ничего не значащая букашка, но ему было интересно услышать мнение Даниэля.

Дин издаёт какой-то непонятный звук, похожий то ли на фырканье, то ли на приглушённый смех. Возможно, он хотел воспроизвести и то, и другое одновременно.
Он никогда не питал иллюзий - по крайней мере, по поводу себя. Он видел немало дураков, которые считали себя чуть ли не избранными хотя бы потому что появились на свет. Люди часто предпочитали считать себя чем-то особенным, и когда он, точнее он, а его старый знакомый, сказал, что их, обычных, ничего не значащих серых людей, почти не осталось. Сплошь - особенные, индивидуальности да Миссии.
слова отца Даниэля о том, почему Патриарх, вероятно, оставил его в живых, нисколько не удивляют. В конце концов, какая ещё могла быть у него причина? Большая часть тех людей, с которыми он познакомился за последнее время, могла прихлопнуть его одной левой, вытереть ладонь и пойти дальше.
Человека амбициозного это, возможно, могло бы задеть, но Дин таковым не являлся. Единственное, что у него было - это любопытство и желание обрести хоть какой-то смысл жизни. И быть самим собой.
- Вы так рассуждаете, отче, словно знаете меня давно, хотя это не так. Но вы, безусловно, правы, - отвечает Дин с самой беззаботной из своих улыбок. Он не отводит взгляд, когда Даниэль смотрит на него, адеж напротив - пытается его поймать. - Хотя мне казалось, что как раз таки у вас есть определённая цель. Скверна и мир, погрязший во мраке, например.
Самого Дина мало интересовало нечто подобное. Бесполезно драить насквозь прогнивший котёл, пытаясь сделать его чистым. Так же было и с этим миром.
- Впрочем, кто я такой, чтобы разговаривать с Вами о Вашем предназначении, не так ли?
Он тушит очередную сигарету.
- Так что там на счёт одежды и тому подобного, необходимого простому смертному?
Дин снова улыбается, и улыбка его вполне искренна и дружелюбна.

Дин немало удивлён тем фактом, что по нему вообще можно было составить психологический портрет. Задай ему кто-нибудь вопрос на тему собственной характеристики, он бы с большей долей вероятности растерялся бы. Впрочем, чему тут, с другой стороны удивляться? случались чудеса и повесомее.
Ещё более странно было видеть человека, который служил церкви уже не первый год, но у которого не было цели. Он-то всегда представлял, что такие люди всегда знают, к чему стремятся и ради чего живут. Хотя прежде он полагал, что всё это сводится к Богу, на деле же всё оказалось иначе.
Он поднимается следом за Даниэлем.
- Честное слово, я прошу прощения за своё излишнее любопытство в случае чего, я не хотел никого оскорблять кого бы то ни было.
Дин просит прощения то ли за разговор, то ли за то, что предельно внимательно разглядывал до этого место, в котором оказался.
- Я постараюсь никого не беспокоить своим пристальным вниманием.
Стараясь поспевать за быстрой походкой святого отца, у Дин замечает, что у него практически не остаётся времени на то, чтобы разглядывать окружающий мир - тут бы не заблудиться. Большую часть времени он смотрит либо на затылок Даниэля, либо на ступеньки, чтобы не рухнуть вниз и не свернуть себе шею.
Когда они оказываются в помещении, Дин оглядывается вокруг и замечает ещё одну дверь.
- Нам туда?

Дин несколько рассеяно почёсывает затылок, очередной раз глядя за манипуляциями падре. Столько раз менять обстановку... в голове всё путается. Везде существуют свои правила и порядки, и не успел он привыкнуть к одному распорядку, как тут же приходится перестраиваться на другой. Хотя обескураживало не это, а то, что он снова и снова чувствовал себя неловко. Прежде всего потому что кому-то приходилось ему показывать, что делать.
Глядя на то, как отец Даниэль выбирает предметы личной гигиены, Дин с интересом разглядывает ассортимент. Конечно, здесь есть всё необходимое. Но в сознание забирается странная, какая-то почти пугающая мысль – есть здесь всё такое... общественное, то что, и душ тоже общий? От такой перспективы ему становится не по себе.
Тоже мне, нашёлся неженка. Как говорится, жри, что дают.
- И даже в лоне Господнем нам не избежать прозы этого бренного мира, - отвечает Дин, вертя в руках упаковку мыло. – Я так понимаю, мне нужно самому выбирать всё, что нужно?
Он цепляется второй рукой в шампунь. Перспектива скорого омовения делает его почти счастливым, и, взяв всё, что посчитал нужным – как бы там ни было, это ещё пригодится – он снова следует за падре.
Прижимая к себе свой скарб, Дину с разглядывает полки с чистым бельём. Всё это, конечно, было бы невероятно захватывающе, если бы он хотя бы примерно понимал, как из этого всего ему выбрать что-то подходящее по размеру. Аккуратно сложив вещи, он хватается за штаны, прикладывая к себе, производя эту процедуру до того момента, пока не те не покажутся ему более или менее подходящими. Та же участь постигает и остальные вещи, которые он выбирает.
Закинув одежду себе на плечо, а кое-что, прижав к себе, он смотрит на отца Даниэля, который что-то записывает.
Когда я в это оденусь, то, вероятно, буду похож на монаха.

- Да, отец Даниэль, всё. Надеюсь, это придётся мне в пору.
Дин улыбается, слегка склонив голову на бок. Он подходит чуть ближе, но остаётся на шаг позади.
- Я уже говорил, но Вы очень добры. Возможно, это входит в Ваши обязанности – быть обходительным с кусками дерьма, вроде меня, но это всё-таки очень приятно.
Дин совсем не хотел говорить этого, но мысли сами собой сорвались с его губ. Неожиданно даже для него самого.
- Простите... я совсем не это... - Он растерялся от собственной прямолинейности.
Он почти смиренно опускает глаза в пол. Должно быть, это выглядит смешно.
- Я хотел.... спасибо, отче. Я буду очень рад Вашему обществу в любое время, тем более, что пока я здесь никого не знаю. А вы мне кажетесь интересным собеседником.
Сказанного, конечно, не воротишь, но он не хотел, чтобы и этот человек сразу посчитал его полудурком, ляпающим всё, что придёт в голову. Хотя, по правде сказать, так оно и было.
Что-то я совсем расклеился. Это не дело. Надо брать себя в руки.

Дину почти весело – надо же было, настолько не уследить за своим языком, при чём смысл сказанного до него дошёл только тогда, когда он произнёс эту фразу вслух. Сколько уж раз ему говорили: вначале думай, потом говори, но всё бестолку.
Возможно, он ошибался и принимал отсутствие амбиций за низкую самооценку? Он и сам не знал. Конечно, на то были свои причины, но вряд ли бы он стал об этом говорить – сейчас или потом, потому что кое что он всегда понимал прекрасно: никому нет дела до его душевных метаний. На то не было причин. В этом мире вообще никому ни до кого не было дело.
Это была понятная ему реальность. Поэтому он ещё раз бормочет извинение за свой язык, правда, на этот раз искренне улыбаясь.
- Простите, падре, я, видимо, немного устал от постоянной смены обстановок, поэтому, если это возможно, не думайте обо мне плохо. Я обязательно исправлюсь.
Всемилостивая мать, что ты несёшь? Сейчас будет только хуже.
Дину приятно, когда этот человек хлопает его по плечу. Возможно, он даже хотел бы, что бы такой, как Даниэль, был его другом. Должны же у него быть друзья. Если Церковь действительно настолько гостеприимна, насколько стремиться это показать, то, может быть, что здесь будет с кем хотя бы поговорить ни о чём.
Хотя что сейчас об этом думать – он ещё не принял решение.
- Спасибо, отец Даниэль, - он искренне благодарит своего проводника. – Я обязательно воспользуюсь вашим предложением, тем более, мне бы хотелось узнать побольше о самом этом месте... Удачи вам! До скорого.
После того, как Дин прощается с падре, ему не остаётся ничего другого, кроме как заняться приведением в порядок самого себя. Он смотрит на вещи, которые держит в руках. Неплохо было бы этим воспользоваться. С этими мыслями он отправляется применять всё это по назначению.

Не менее получаса у него уходит на то, чтобы привести себя в порядок. Ему хочется смыть всю грязь не только с тела, но с души. Уже который раз он испытывает это чувство.
Долгое время он стоит перед зеркалом, разглядывая собственное уже выбритое лицо. На щеке заметна царапина - привычно порезался, когда брился. Он чувствовал себя как подросток. Впрочем, выглядел и так пять-шесть лет моложе своего возраста, особенно если приведёт себя в порядок.
Неожиданно он вспоминает о Милли. Той, с которой у него был совсем детский роман, когда они учились вместе в средней школе. Об этом не знал даже Джеймс. Но теперь даже Милли нет в живых. А Джеймс... ему хочется думать, что с ним всё хорошо, конечно, но зная этого парня...
Дин вздыхает, опираясь о раковину и глядя на слив.
Это не его жизнь. Не его знакомые. Хотя теперь он сомневается в целесообразности собственного решения сменить жизнь - какая разница? Ему почему-то кажется, что и потом будет плевать, что был когда-то в "НеоТек" человек по имени Джордж МакКоннелл.
Хватит.
Вздохнув, он включает холодную воду и споласкивает лицо. Капли стекают по волосам.
Он совершенно не представляет, на что потратить оставшееся время.
Дин снова подходит к окну, разглядывая двор. Конечно ничего не изменилось.
Надо бы одеться.
Одежда практически вся приходится в пору. Штаны великоваты, но главное, что не падают на пол - и то хорошо.
Закончив с этим, он принимается изучать небольшое помещение, в которое его поселили в поисках чего-нибудь интересного - тоже своего рода увлекательное занятие.

Видимо, ему будет чем заняться в ожидании Патриарха, который рано или поздно придёт за ответом.
Дин достаёт блокнот и пачку ручек. Старая привычка писать если не дневники, то хотя бы просто всё то, что с ним происходит, была у него с детства. Он сам не знал, откуда это взялось.
Он открывает блокнот на первой странице и садится на кресло, сосредоточено вертя ручку в руках.
Страница разделяется на две половины.
Дин сам не знает, что собирается там отмечать. После пятимунтного созерцания линии, он вырывает страницу, комкая её в руках.
Ладно. Зайдём с другого конца.
Он пишет слово "Патриарх".
И вносит туда всё, что успел узнать о нём от отца Даниэля и о собственном впечатлении.
Следующий - сам отец Даниэль.
Задумавшись, Дин с силой зачёркивает его имя, с такой силой вдавливая ручку, что след отпечатывается и на следующих страницах.
Потом разберусь.
"Легионеры".
Он вспоминает всё, что говорил ему отец Майкл.
Информации катастрофически мало, конечно. Впрочем, это только пока. Возможно, он узнает кое-что ещё.
Чуть ниже он пишет список вопросов, которые собирается выяснить - у Патриарха, когда тот придёт, и, может быть, кое-что у отца Даниэля, если будет такая возможность.
С громким хлопком захлопнув блокнот, он кладёт его на журнальный столик.
Дин вспоминает о Библии. Который раз за день. Достав книгу из тумбочки, от открывает её на первой попавшейся странице, и едва не смеётся вслух, настолько это было иронично с учётом всего того, что случилось.
И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.
Второе послание братьям в Коринфе от апостола Павла.
- И не введи нас во искушение, - бормочет Дин.
Он поднимает глаза к потолку.
Книга Апокалипсис от Иоанна.
- Вот самая интересная часть.
Дин склоняется над книгой, принимаясь её читать.

Дин извлекает потёртый листок и вертит его в пальцах, пытаясь понять его назначение. Зачем-то он убирает его себе в карман - скорее автоматически, чем преднамеренно. По задумчивости.
Судя по всему, его предшественник, который жил в этой комнате, был человеком крайне заинтересованным в "Слове Божьем". Он просматривает подчёркнутые слова и время от времени читает пометки, словно пытается понять ход мыслей этого неизвестного ему человека.
Ничего удивительно, конечно, нет в том, что в Церкви кто-то так внимательно читает Писание.
Дин не особенно следит за временем, да и спешить ему некуда - ему не хочется очередной раз отвлекать отца Данижля, а вдруг тот и вовсе решит вздремнуть после чтения? Как знать.
Кроме того, это странное подсознательное ощущение, которое не давало ему покоя, подсказывало ему, что лучше бы Дину держаться от отца Даниэля подальше. Этот человек вызывал непривычное до этого момента волнение, едва ли не трепет.
Дину стало не по себе.
Тьфу ты. О чём я думаю? Что за ересь?
Решив всё-таки проявить благоразумие, Дин остаётся в своей комнате, несмотря на то, что обещал отцу Даниэлю зайти. С одной стороны это было невежливо, а с другой - он не покажется навязчивым и, к тому же, ещё одному человеку не придётся терпеть его общество.
Да и о чём бы мы стали говорить?
Дочитав Откровение до половины, Дин прижимается носом к старым страницам, вдыхая запах.
Это его почему-то успокаивает.

Дину на какое-то мгновение даже кажется, что он задремал - настолько глубокой кажется ему собственная задумчивость. Поэтому он вздрагивает от неожиданного звука.
Интересно, сколько времени прошло?
Он откладывает открытую книгу на столик и поднимается с кресла, на которое успел забраться с ногами.
Прислушивается к звукам, идущим с той стороны.
Ладно. Ладно. Пускай.
Дин делает глубокий вдох и открывает дверь, улыбаясь не важно уже - кому.

Дину одновременно и хорошо, и дурно, что этот человек зашёл. Но больше, конечно, хорошо. Ему почти стыдно за свои мысли об избегании.
- Да, конечно... Пожалуйста.
Он отступает внутрь, пропуская отца Даниэля.
- Простите, я просто задумался, не уследил за временем.
Дин неловко смеётся. Но это легко можно списать на самую обыкновенную нервность.
Поймав себя на том, что слишком пристально разглядывает падре, он отводит взгляд в сторону окна, сделав вид, что его неожиданно заинтересовали шторы.
- Закончили с пищей духовной, отче?

Дин смотрит на падре, не сразу понимая, что тот имеет ввиду, потом понимает, что Даниэль держит в руках потрёпанную Библию, которую он не так давно читал.
- Что вы, отец Даниэль, это не мои заметки, - Дин улыбается. Он стоит, оперевшись на прикроватную тумбочку бедром и скрестив руки на груди. - Видимо, мой предшественник был человеком набожным и Слово Божие изучал со всей скурпулёзностью... Мне такое не грозит.
Он слушает замечание падре, и сам оглядывает комнату так, словно видит её впервые. В глазах Дина мелькает удивление, когда он сморит на окружающих их предметы.
- Я бы не сказал, что они похожи на нежилые, - медленно откликается Дин. - Скорее... - он пытается подобрать правильное слово, - ...на заброшенные. Как будто место это населено призраками и души тех, кто когда-то здесь был, всё ещё находятся с нами.
Дин садится на кровать.
- Звучит немного смешно, но даже само это здание по своей атмосфере похоже на старый заброшенный замок, затерянный в где-то в горах. Таких, которые можно увидеть на рисунках в старых книгах. Говорят, раньше там действительно встречались старые особняки, населённые мертвецами.

Ему всегда казались подозрительными малознакомые люди, которые обращались ко всем подряд "мой друг". Это было немного странно, с его точки зрения. Но от отца Даниэля это звучит как-то даже не раздражающе.
- Интересно, кто жил здесь до меня?
Вопрос скорее риторический. Дин наблюдает за движениями отца Даниэля - как он достаёт пачку сигарет, и как проводит рукой по газете.
- А чем раньше было это здание?
Почему-то Дину поначалу показалось, что это место и было построенно Орденом - настолько оно было пропитано чем-то подобным. Даже стены, казалось, пахли Евангелием.
- Разумеется, только вот...
Он встаёт со своего места, принимаясь на поиски чего-то. что может сойти за пепельницу.
- Сейчас... найду вам...
Он бормочет себе что-то под нос.

Дин поворачивается и замечает карманную пепельницу в руках падре.
- А, ну тогда всё значительно проще.
Он хотел было опуститься по привычке прямо на пол, но вовремя вспомнил, что на нём чистая одежда, к тому же принадлежащая Церкви, поэтому, спохватившись, он опускается на свободное кресло.
Слова отца Даниэля удивляют его, и Дин переводит на него внимательный взгляд.
- Это институт, серьёзно? Забавно. А это, выходит, запутанные коридоры общежития?
Он тихо посмеивается, но тут же замолкает, представив, что какая-нибудь аудитория для лекций теперь является пыточной камерой, но о мыслях своих вслух не говорит.
- Занятно. Ах да, отец Даниэль, я хотел спросить у отца Майкла, но, возможно, вы дадите мне ответ.
Дин снова поднимается со своего места. Пожалуй, сейчас он даже самому себе кажется излишне суетливым и беспокойным - непрерывно перемещается по комнате.
Он достаёт из кармана свои грязных брюк, которые бросил на кровать перед тем как пойти в ванную, пластиковую карту. Когда Дин был в лесу, подумывал даже обороняться этой штукой в отсутствие более весомых "аргументов". Это было похоже на какой-то носитель информации. Но раз деньги оставил Патриарх, то и всё остальное должно принадлежать ему... или нет?
- Вы знаете, что это такое?
Дин протягивает предмет Даниэлю.